В крипте Казанского собора состоялась лекция о культовой картине Никиты Михалкова «Утомленные солнцем» (1994)
04 декабря 2015В пятницу, 4 декабря, в крипте храма прошла очередная встреча кинолектория. На этот раз известный церковный историк и кинокритик протоиерей Георгий Митрофанов рассказал слушателям о сложном времени 30-х годов и неоднозначности советской эпохи, ярко представленной в «Утомленных солнцем» Никиты Михалкова – картине-обладателе премии «Оскар» и Гран-при 47-го Каннского фестиваля.
На лекции о. Георгий провел детальный анализ многих эпизодов картины, подчеркивая талант режиссера, его тонкие и смелые кинематографические ходы, разъясняя слушателям скрытый смысл диалогов, музыкальных тем фильма, авторских аллегорий. На третьей лекции о кино, объединенном хронологией советской истории, батюшка подчеркнул связь трех выбранных им картин – тем предыдущих лекций: «Неоконченной пьесы для механического пианино» (реж. Н. Михалков, 1976), «Собачьего сердца» (реж. В. Бордко, 1988) (http://kazansky-spb.ru/texts/news/id/209 ) и «Утомленных солнцем». По его словам, если в первом фильме зритель видит дачную жизнь интеллигентных людей, по-чеховски рефлексирующих над своим прошлым, и за эту рефлексию не получающих ничего, то, со времен прихода Шариковых в общество, за подобную «бездеятельность» и «пустые» размышления о былом можно было легко поплатиться самой жизнью.
Разность двух противоположных систем ценностей, советской и прошлой, интеллигентской, особо ярко представлена в фильме. Разбирая, к примеру, отличие армии советской от русской дореволюционной, автор лекции подчеркнул, что главное различие состоит в отсутствии элиты. До революции традиционно офицеры были образованными людьми, лучшей прослойкой общества с точки зрения образования и карьеры. В советское время, что и представлено в картине, военные – это, в основном, люди без образования, воспитанные совершенно другими методами и в другой среде, более примитивной. С детства они были «запрограммированы» на определенные ориентиры советской власти. Особенно в картине, по словам о. Георгия, это видно из образов комдива Котова и его дочки Нади – самого близкого ему человека, с которой он вместе надеется на лучшее советское будущее. Легендарный комдив Котов, герой Гражданской войны, отдавший всю жизнь на утверждение советской власти, «искренне лжет во имя советской Родины» даже своей дочери, объясняя ей все происходящее с трогательной отцовской любовью и рисуя девочке что будет, если «хорошо учиться, почитать родителей и любить свою советскую Родину». Дочь Надя – яркий представитель «нового» поколения, родившаяся в стране иных ценностей. Батюшка подчеркнул, что сознание этой 6-летней девочки коренным образом отличалось от мировоззрения дореволюционных детей. Для последних, мир был загадкой, с большим количеством неизведанного, непрочитанного, не исследованного опытным путем. Для Нади, как и всего ее поколения, все предельно упрощено: есть советское – есть, по ее словам, «буржуинское», несоветское, то есть плохое. Есть советская литература, Гайдар – есть другое, что даже не интересно (например, сказка про волшебника из Магриба, про которую говорит ей герой О. Меньшикова Митя). С огромным восторгом она смотрит на пионеров, мечтает «вставать и ложиться по свистку», знает все «новые» праздники, которые никак не могут запомнить пожилые родственники ее мамы, она даже плохо представляет кто такой Дед Мороз, т. к. только в 1935 году (год действия событий – 1936), снят запрет на празднование Нового года. В финале картины дочь комдива с восхищением смотрит на черную «машину советской власти», такую загадочную для ее детского сознания, которая приезжает за ее отцом и рушит ее же тихую жизнь: по эпилогу картины ясно, что она с матерью попадает в лагеря и остается сиротой.
Центральные герои картины комдив Котов и Митя – агент НКВД, бывший жених супруги комдива Маруси, который рос в ее доме вместе с ней, а сейчас приехал арестовать ее мужа, – по роду своей деятельности, два отрицательных персонажа. По мнению о. Георгия, большой талант режиссера раскрывается еще и в том, что в данной картине зритель, изначально симпатизировавший Котову, в конце переходит «на сторону» Мити, т.к. именно он, как более глубокий персонаж, вызывает больше сочувствия. Появившись впервые в кадре в образе старика, Митя демонстрирует окружающим свою сущность: морально он постарел, его прежняя жизнь не вернется никогда, идеалы оказались преданы, любовь утрачена, Родина стала другой. Ошибка его в том, что, как пишет о нем сам режиссер в своей книге «Территория моей любви», «…он думал, что можно один раз поступиться, а уж потом, когда-нибудь, начать все сначала. Ничего не бывает потом. Жизнь пишется набело». То же самое происходит и с Котовым – эти зеркальные герои находятся как бы по разные стороны баррикад. Котову, как представителю иного мира, недоступна глубина Мити, его духовная сущность. Комдив не осознает всю неоднозначность действительности, он просто верит – и обманывается. «Отдав всю свою сущность идее ложной, поверив, что можно построить земной рай вопреки Божьим заповедям, он встал на путь скользкий и уводящий рано или поздно в бездну», – пишет о своем герое Н. Михалков. Ярко, по словам лектора, чувствуется в образе легендарного комдива с наколкой на руке «Серега» шариковщина: слепая вера в то, что говорят «сверху», упрощение всего, исполнительность, ненасытность (его желание переехать на «казенную дачу», имея прекрасный родовой дом его жены), отсутствие анализа происходящего до тех пор, пока эта машина власти не «съедает» его самого и его семью.
Сам Михалков пишет о задаче своей картины так: «Я старался сохранить максимальную объективность во взгляде на героев этой исторической драмы, которые являются и преступниками, и жертвами одновременно. Жертвами, подчеркну, собственного же злодеяния. Ибо большевизм как явление не щадил никого. Этот монстр пожирал и «своих детей», постоянно воспроизводясь, омолаживаясь за счет тех, кто падал с вершин власти…».
Следующая встреча в рамках кинолектория состоится уже в следующем году, 15 января, и будет посвящена режиссерскому дебюту Алексея Германа-старшего «Проверка на дорогах» (1971).